Мишка …
Бывают пациенты, которые переворачивают твое прежнее представление о том, что ты делаешь. Это как в жизни — бывают случаи, которые делят ее на до и после, и ты уже не можешь думать как прежде, делать что-то как прежде, ты просто уже на каком-то другом уровне. Это тот самый случай.
Позвонила молодая женщина, сказала, что информацию о цветодиагностике нашла в Интернете, побывала на моем сайте и решила обязательно диагностировать сына.
Я очень люблю работать с детьми, но, узнав в каком состоянии находится ребенок, была в полном замешательстве. Ребенок страдал детским церебральным параличом в тяжелой форме, практически недееспособный. Но мама так настаивала, так уверяла, что ребенок сможет пройти тест, что я согласилась посмотреть ребенка, совершенно не представляя, каким образом буду делать ему диагностику, ведь для этого нужны хотя бы элементарные функции взаимодействия – целенаправленно двигать руками, говорить – но у ребенка это отсутствовало.
И вот передо мной маленький, худенький восьмилетний мальчик, лежит на животе, как лягушонок, все, что он может сделать самостоятельно, это подняться из такой позы в положение сидя. Мама подняла его: «Это доктор, Миша, поздоровайся с Татьяной Владимировной», мальчик приподнял голову и попытался протянуть ручку. Все сжалось внутри меня, как работать с ребенком, если он даже взгляд не фиксирует отчетливо. В общем, я готова была уже вежливо отказать в проведении теста, и дать обычные неврологические рекомендации. Но традиционным путем они шли уже восемь лет, столько курсов лечения было пройдено – и удачных, и неудачных – нужно было пробовать что-то новое, пробовать достучаться до мозга, чтобы заставить его работать, бороться, восстанавливаться. Я понимала это, понимала и то, что цветокоррекция, как ничто другое, может сделать это. Но как провести диагностику такому ребенку?!
И тут на помощь пришла материнская смекалка, знание своего ребенка. Мамочка оказалась особенной, не просто безгранично любящей и жалеющей своего сына, а по-настоящему умной, сильной женщиной, которая не просто ухаживала за ребенком и выполняла рекомендации врачей, она боролась вместе с ним. Она поняла в какой-то момент, что ребенок все понимает, но, имея такие двигательные и речевые нарушения, не может выразить свои мысли и чувства привычным для нас способом. Тогда она научила ребенка общаться с внешним миром при помощи карточек, на которых писала сначала буквы, потом слова, научив таким образом его читать, считать, даже таблицу умножения сумели выучить. Вот именно таким способом общения нам и предстояло сделать цветодиагностику. У меня, честно сказать, не было никакой уверенности, что из этого что-нибудь получится. Но безграничная вера матери не оставляла мне шанса на отступление.
Перед экраном компьютера мы разложили цветные карандаши в том порядке, как они расположены в тестовом задании. Рядом положили карточки со словами «Да», «Нет», «Добавить», «Убрать». Я объяснила ребенку, что нужно посмотреть на цветную картинку, которая будет на экране компьютера, запомнить ее, и после того, как изменится цвет на картинке, нужно будет восстановить изображение таким, как он его запомнил. Моя задача состояла в том, чтобы правильно задавать вопросы ребенку, и работать мышкой за него. Я волновалась, наверное, больше Мишки и его мамы, ведь я должна была точно воспроизводить то, что он хочет сделать с изображением, ни в коем случае не наложив своего видения и алгоритма действий в процесс диагностики, иначе это была бы моя диагностика, а не пациента. Вот так – я задавала соответствующий вопрос, Мишка показывал рукой на цветной карандаш, с каким цветом он хочет работать, потом показывал на карточку «добавить» или «убрать» цвет, я с помощью мышки делала это на экране, контролируя с помощью карточек «да» и «нет» достаточность моих действий. Завершив работу с одной картинкой, мы переходили к следующей и так далее, картинок было четыре или пять, что вполне укладывалось в норму. С замиранием сердца мы ждали результат.
И результат нас не разочаровал. Диагностика подтвердила все прежние диагнозы, более того расставила акценты на сегодняшних проблемах. У ребенка были выявлены последствия родовой травмы в форме нарушения мозгового и спинального кровообращения, церебрального арахноидита, внутричерепной гипертензии, судорожного синдрома. Признаки развития радикулоневрита, остеопороза, аномалии развития опорно-двигательной системы (грубый тетрапарез). Признаки вегето-сосудистой дистонии по гипотоническому типу, признаки венозной недостаточности. А также выявлены проблемы, развившиеся вследствие основного заболевания – хронический фронтит, аномалия развития носоглотки, что вызывает заложенность носа, нарушение функций глотания и речевого развития, жевательной функции (ребенок ест только жидкую и протертую пищу). Дисфункция щитовидной железы и надпочечников, что вызывает эмоциональные срывы, резкие перемены в настроении ребенка. Дисфункция желудочно-кишечного тракта и мочевого пузыря. Очень важно выявлять эти проблемы, так как вследствие нарушений в центральной и периферической нервной системе у таких детей нарушается мышечный тонус, страдает связочный аппарат, что приводит к неправильному расположению внутренних органов, нарушению их кровоснабжения, что ведет к нарушению функции этих органов. Зная, где и какие проблемы возникают, их можно своевременно корректировать. Ведь если хорошо работает пищеварение, будут хорошо усваиваться питательные вещества и лекарственные препараты, которые таким детям приходится принимать постоянно. А нормальная работа выделительной системы будет способствовать выведению всех токсинов, неизбежно образующихся в больном организме.
Не менее интересно и важно было увидеть и результаты психологического развития ребенка. Особенно такого ребенка, у которого резко ограничено общение с внешним миром. Оказалось, что в этом маленьком больном тельце живет человечек с таким сложным эмоциональным фоном, со своими замыслами, желаниями, с огромной верой и сильной волей, богатым воображением и способностью получать результат. Это было таким откровением! Ведь знание этих особенностей позволяло лучше понимать ребенка, который ничего не может тебе сказать, понимать, что на самом деле для него важно, что его волнует, понимать, как правильнее помочь ему расти и развиваться.
Следующим ответственным этапом был курс цветокоррекции. Я ведь не знала, как воспримет ребенок сеансы, сможет ли сидеть столько времени, захочет ли смотреть на экран, как организм ответит на лечение. Но наши усилия не были напрасны, мы вышли на верный путь. Мишка замечательно реагировал на цвет, с желанием и радостью садился лечиться. Уже в течение первого курса ребенок стал спокойнее спать, не так резко реагировал на смену погоды, прекратились приступы рвоты, вызванные внутричерепной гипертензией, перестал скрипеть зубами, меньше капризничал, стал более активным в играх и занятиях.
Я наблюдаю этого ребенка четвертый год, мы регулярно делаем диагностику и цветокоррекцию, за это время отрегулировали работу практически всех органов и систем, самым сложным звеном остается, безусловно, основная проблема — нервная система. Конечно, ребенок стал другим, он хорошо фиксирует взгляд, взгляд его стал осмысленным, осознанными стали его реакции, внимательно слушает, когда с ним общаешься, у него лучше стал работать язык, появляются жевательные движения, уменьшились бульбарные расстройства, он меньше поперхивается при глотании, гораздо меньше проявления гипертензионного синдрома, метеолабильности. Конечно, к сожалению, не приходится пока говорить о кардинальных изменениях, но как невролог могу сказать, что даже те положительные изменения, которых нам удалось добиться, являются очень важными достижениями для ребенка с таким тяжелейшим поражением нервной системы.
Я даже не представляю сейчас, что было бы, откажись я тогда от Мишки. Я просто прошла бы мимо целого мира, такого уникального и самобытного. Я никогда не узнала бы, что можно найти способ делать цветодиагностику даже таким сложным детям, что цветокоррекция может решать проблемы и в таких тяжелых случаях. И самое главное, я не получила бы того бесценного опыта и безграничной веры в силы нашего организма, даже тогда, когда он так глубоко спрятан в железные тиски тяжелейшего недуга. С огромной благодарностью я думаю о матери, которая уже не надеясь ни на что, не потеряла веру в своего ребенка. И когда случаются неудачи, я говорю себе – если она так достойно несет своей крест, не теряя при этом оптимизма, так нам-то грех ныть и жаловаться. Вот уж воистину прав был Парацельс - «Мне не нужно ваше доверие, мне нужна ваша вера».
